Он шел безропотно тернистою дорогой, Он встретил радостно и гибель, и позор; Уста, вещавшие ученье правды строгой, Не изрекли толпе глумящейся укор. Он шел безропотно и, на кресте распятый, Народам завещал и братство, и любовь; За этот грешный мир порока, тьмой объятый, За ближнего лилась Его святая кровь. О дети слабые скептического века! Иль вам не говорит могучий образ Тот О назначении великом человека И волю спящую на подвиг не зовет? О, нет! Не верю я. Не вовсе заглушили В нас голос истины корысть и суета; Еще настанет день… Вдохнет и жизнь, и силу В наш обветшалый мир учение Христа!
Случалось ли тебе бессонными ночами, Когда вокруг тебя все смолкнет и заснет, И бледный серп луны холодными лучами Твой мирный уголок таинственно зальет,
И только ты в тиши томишься одиноко, Ты да усталая, больная мысль твоя, Случилось ли тебе задуматься глубоко Над неразгаданным вопросом бытия?
Зачем ты призван в мир? К чему твои страданья, Любовь и ненависть, сомненья и мечты, В безгрешно-правильной машине мирозданья И в подавляющей огромности толпы?..
Я не Тому молюсь, Кого едва дерзает Назвать душа моя, смущаясь и дивясь, И перед Кем мой ум бессильно замолкает, В безумной гордости постичь Его стремясь. Я не Тому молюсь, пред Чьими алтарями Народ, простертый ниц, в смирении лежит, И льется фимиам душистыми волнами, И зыблются огни, и пение звучит. Я не Тому молюсь, Кто окружен толпами Священным трепетом исполненных духов, И Чей незримый трон за яркими звездами Царит над безднами разбросанных миров. Нет, перед Ним я нем! Глубокое сознанье Моей ничтожности смыкает мне уста, Меня влечет к себе иное обаянье, - Не власти царственной, - но пытки и креста. Мой Бог – Бог страждущих, Бог, обагренный кровью, Бог – Человек и Брат с небесною душой, - И пред страданием и чистою любовью Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..
Христос молился… Пот кровавый С чела поникшего бежал… За род людской, за род лукавый, Христос моленья воссылал; Огонь святого вдохновенья Сверкал в чертах Его лица. И Он с улыбкой сожаленья Сносил последние мученья И боль тернового венца. Вокруг креста толпа стояла, И грубый смех звучал порой… Слепая чернь не понимала, Кого насмешливо пятнала Своей бессильною враждой. Что сделал Он? За что на муку Он осужден, как раб, как тать, И кто дерзнул безумно руку На Бога своего поднять? Он в мир вошел с святой любовью, Учил, молился и страдал – И мир Его невинной кровью Себя навеки запятнал!.. Свершилось!..
II
Полночь голубая Горела кротко над землей; В лазури ласково сияя, Поднялся месяц золотой. Он то задумчивым мерцаньем За дымкой облака сверкал, То снова трепетным сияньем Голгофу ярко озарял. Внизу, окутанный туманом, Виднелся город с высоты. Над ним, подобно великанам, Чернели грозные кресты. На двух из них еще висели Казненные; лучи луны В их лица бледные глядели С своей безбрежной вышины. Но третий крест был пуст. Друзьями Христос был снят и погребен, И их прощальными слезами Гранит надгробный орошен.
III
Чье затаенное рыданье Звучит у среднего креста? Кто этот человек? Страданье Горит в чертах его лица. Быть может, с жаждой исцеленья Он из далеких стран спешил, Чтоб Иисус его мученья Всесильным словом облегчил? Уж он готовился с мольбою Упасть к ногам Христа – и вот, Вдруг отовсюду узнает, Что Тот, Кого народ толпою Недавно как царя встречал, Что Тот, Кто свет зажег над миром, Кто не кадил земным кумирам И зло открыто обличал, - Погиб, забросанный презреньем, Измятый пыткой и мученьем!.. Быть может, тайный ученик, Склонясь усталой головою, К кресту Учителя приник С тоской и страстною мольбою? Быть может, грешник непрощенный Сюда, измученный спешил, И здесь, коленопреклоненный, Свое раскаянье излил? – Нет, то Иуда!.. Не с мольбой Пришел он – он не смел молиться Своей порочною душой; Не с телом Господа проститься Хотел он – он и сам не знал, Зачем и как сюда попал.
IV
Когда на муку обреченный, Толпой народа окруженный, На место казни шел Христос И крест, изнемогая, нес, Иуда, притаившись, видел Его страданья и сознал, Кого безумно ненавидел, Чью жизнь на деньги променял. Он понял, что ему прощенья Нет в беспристрастных небесах, – И страх, бессильный, робкий страх, Угрюмый спутник преступленья, Вселился в грудь его. Всю ночь В его большом воображеньи Вставал Христос. Напрасно прочь Он гнал докучное виденье; Напрасно думал он уснуть, Чтоб все забыть и отдохнуть Под покровом молчаливой ночи: Пред ним, едва сомкнет он очи, Все тот же призрак роковой Встает во мраке, как живой! –
V
Вот он, истерзанный мученьем Апостол истины святой. Измятый пыткой и презреньем, Распятый буйною толпой; Бог, осужденный приговором Слепых, подкупленных судей! Вот Он!.. Горит немым укором Небесный взор Его очей. Венец любви, венец терновый Чело Спасителя язвит, И, мнится, приговор суровый В устах разгневанных звучит… «Прочь, непорочное виденье, Уйди, не мучь больную грудь!.. Дай хоть на час, хоть на мгновенье Не жить… не помнить… отдохнуть… Смотри: предатель твой рыдает У ног твоих… О, пощади!.. Твой взор мне душу разрывает… Уйди… исчезни… не гляди!.. Ты видишь: я готов слезами Мой поцелуй коварный смыть… О, дай минувшее забыть, Дай душу облегчить мольбами… Ты Бог… ты можешь все простить! ………………………………… А я? Я знал ли сожаленье? Мне нет пощады, нет прощенья!»
VI
Куда уйти от черных дум? Куда бежать от наказанья? Устала грудь, истерзан ум, В душе – мятежные страданья. Безмолвно в тишине ночной, Как изваянье, без движенья, Все тот же призрак роковой Стоит залогом осужденья… А здесь, вокруг, горя луной, Душа весенним обаяньем, Ночь разметалась над землей Своим задумчивым сияньем. И спит серебряный Кедрон В туман прозрачный погружен…
VII
Беги, предатель, от людей И знай: нигде душе твоей Ты не найдешь успокоенья: Где б ни был ты, везде с тобой Пойдет твой призрак роковой Залогом мук и осужденья. Беги от этого креста, Не оскверняй его лобзаньем: Он свят, он освящен страданьем На нем распятого Христа! ……………………………………… И он бежал!.. ………………………………………
VIII
Полнебосклона Заря пожаром обняла, И горы дальнего Кедрона, Волнами блеска залила. Проснулось солнце за холмами, В венце сверкающих лучей. Все ожило… шумит ветвями Лес, гордый великан полей, И в глубине его струями Гремит серебряный ручей… В лесу, где вечно мгла царит, Куда заря не проникает, Качаясь, мрачный труп висит; Над ним безмолвно расстилает Осина свой покров живой, И изумрудною листвой Его, как друга, обнимает. Погиб Иуда… Он не снес Огня глухих своих страданий, Погиб без примиренных слез, Без сожалений и желаний. Но до последнего мгновенья Все тот же призрак роковой Живым упреком преступленья Пред ним вставал во тьме ночной. Все тот же приговор суровый, Казалось, с уст Его звучал, И на челе венец терновый, Венец страдания лежал!
